Память

                Матери, Марине Игнатьевне

1.
Грохотала война где-то там в Белоруссии.
У разбитых машин, на лесных большаках,
В гимнастёрках простреленных парни безусые
Закрывали глаза у сестриц на руках.

А у нас в Зауралье было грибно и ягодно,
В огородах спокойно картошка цвела.
Но война из района нежданно-негаданно
К нам в деревню вперёд почтальона вошла.

Эту жуткую ночь ни старухи, ни женщины
До сих про не могли и не могут забыть.
Они шили кисеты, а на сердце трещины –
Разве можно какой-нибудь ниткой зашить!

А мужчины курили и хмурили брови,
Горевали, что сено не успели сметать.
Поутру избы крыши повязали по-вдовьи
И одна из них стала похожа на мать.

2.
Помню женщин тревожное пенье
И как с талицы до зимы
За околицей нашей деревни
Днем и ночью горели назьмы.
Их сейчас бы давно не стало,
Их сейчас бы на поле под плуг,
А тогда у нас не хватало
Лошадей и рабочих рук.
Неохотно дымок курился,
Тлел и грелся в кучах навоз.
И вопрос о спичках решился –
Самый главный в войну вопрос.
Хворостинку, дощечку ловко
Поджигали, несли домой.
А на пашню крестьяне верёвку,
Подпалив, увозили с собой.
Ну а там немного сноровки –
И огонь добыт от верёвки,
Чтобы варево было в срок.
Люди верили, сильными были
И в несчастьях детей растили
И придумывали, кто что мог.
Чтоб бесследно совсем не сгинуть,
Превозмочь лихую годину
И страну свою сохранить,
Чтобы помнили мы и потомки,
Несмотря на войну, похоронки, –
Жил народ и он будет жить.

3.
Помню, как через год у нас пала корова.
У болота объелась дурной белены.
Мы её закопали и, честное слово,
Ничего не припомню до самой весны.
Только знаю, что мать без работы сидела:
Брат болел, было не с кем оставить меня.
Продала, что смогла, вместе с нами проела,
Истопила почти половину плетня.
А весною правление колхоза решило:
По чекушке в день для меня выдавать
Молока, и теперь, когда солнце всходило,
Торопилась из дома с бидончиком мать.
Только шла не на ферму – чего там чекушка!
Раз в неделю возьмёт она всё молоко.
Шла туда, где жила в пятистенке старушка,
Ей, конечно, в войну было жить нелегко.
Нашей маме она тогда так говорила:
«Ты бери молоко, не стесняйся, ходи,
Я одна, моих деток война погубила,
У твоих-то, голубка, вся жизнь впереди».
Нет давно на земле тихой бабушки Анны,
Вот и мама ушла – добрым место в раю.
У седых тополей ранним утром туманным
Я на сельском погосте печально стою.
Вот ползёт паучок по сухому жабрею
И сорвавшись, летит в молодую траву.
Я, наверно, уже никогда не сумею
Отплатить им за то, что на свете живу.

4.
Обернуться назад, оглядеться,
Отдышать время, словно стекло,
Чтоб моё деревенское детство
Вместе с утренним светом вошло.
Пятистенный, с осевшею крышей,
Кое-где перекрытый дерном,
С каждым годом всё ниже и ниже
Становился родительский дом.
Где подправить, скрепить, замазать,
Вбить ли гвоздь иль навесить крюк –
Не хватало отцовского глаза
И его работящих рук.
У деревни Мариновка в июле
Он сражён был фашистскою пулей.
Сорок третий, в Донбассе жара.
А Марина-жена в Зауралье
В безутешной тоске и печали
Всё ждала его, всё ждала.
Что я помню: у дома телегу,
Сохнут мытые фляги на ней.
У ограды гусыню-шипегу,
Она зла, но я буду умней.
Кот с утра молока поджидает,
Моет белою лапкою рот.
Мать моя молоко собирает,
Караулить меня оставляет
От соседских гусей огород.
Есть у памяти дивное средство –
Всё, что было, опять воссоздать.
Детство – милое сердцу наследство –
Подарила мне добрая мать.
Я туда, где привет и улыбка,
Уплыву, как карась в камыши,
Когда станет тревожно и зыбко
И усталость коснётся души.

5.
Звуки гармони, клуб деревенский,
Голос мужской, смех послышался женский.
Кепи, платочки, береты, косынки
В вальсе плывут, как в воде камышинки.
Сбор урожая. В колхоз заводчане
Прибыли. Их принимают сельчане.
Танцы устроили, всё честь по чести,
Будут трудиться с рабочими вместе.
Входят доярки одна за другою,
С улицы шутки приносят с собою.
Следом за ними идут трактористы,
Парни что надо, все гармонисты.
Даже Степан Афанасьевич, шорник,
В клуб заявился, оставив свой дворик.
Прячет усмешку: – Да здесь нынче праздник,
Город деревню танцами дразнит.
 – Город деревню! Присядь-ка, дедуся,
Эй, гармонист, плясовой не дождусь я,
Русскую нашу, да с выходом, Коля,
Сыпь без огрехов, как сеялкой в поле.
Парень по кругу, как конь норовистый,
Быстро идёт, подгоняемый свистом,
Свистом дружков своих, вдруг, сразу, схода,
Ловко присев, отскочил от народа,
Сучит чечётку, пляшет вприсядку,
Взгляд на девчонок кидает украдкой.
Топает к девушкам: – Милые токари
Иль смените, иль завтра под тополи.
С дробью занозистой, с полуулыбкою
Выплыла в круг фрезеровщица рыбкою.
Лёд голубой в синем пламени плавится,
Кто перепляшет, кто переславится!
Двери открыты, распахнуты окна,
Пол под ногами идёт ходуном.
– Я по тебе, ягодина, не сохну,
Не карауль до рассвета мой дом.
– Эх! Наши лучше всех!
Эй, пляши, пляши, пляши,
Деревенских не смеши,
Городские мальчики, отобьёте пальчики!
– Хлопайте, хлопайте, только не глазами,
Будет вам доложено, мы с усами сами.
– Городские верх берут,
Ну-ка шире, шире круг.
Так ещё, ещё, ещё,
Чёт иль нечет, нечет, чёт!
Значит наши победят.
– Эй, зови сюда ребят!
– Ребятё, ребятё, где вы денег беретё?
Хомуты воруетё,
А на то пируетё!
А гармонь, гармонь опять
Что-то стала затихать,
– Гармонист, гармонист, с кухни поварёшка,
Не бывать тебе на моде, кабы не гармошка.
– Ой, ребята, не могу,
Ой, дела неважные,
Спинушку свело в дугу,
Пальцы, как бумажные.
Смолкла гармонь. В тишине удивлённой
Вышел на круг, сединой убелённый,
Шорник Степан, самый старый из дедов,
Не записавшийся в круг домоседов,
Не торопясь, оглядел своё место.
Молвил: – Ну что, женихи и невесты,
Если от сердца сказать, без ошибки,
Пляшете вы по-ударному, шибко.
Ежели так на работе – тогда
Вам не страшна никакая беда!
Станете вы трудиться упорно
И завершите досрочно уборку…
Хлопают руки, слушают стены,
В вальсе танцуют одновременно
Кепи, платочки, береты, косынки,
Как на озёрной воде камышинки.

6.
Они сидели за столом
И не могли наговориться,
Был радостью наполнен дом
И добротой лучились лица.
Уехав в город к дочерям,
Они в село съезжались летом
К своим местам, к своим корням,
Чтоб запастись душевным светом.
Соседки звали их к себе
И так радушно привечали,
Как будто сёстры их встречали
По вдовьей горестной судьбе.
Они сидели за столом
И вспоминали о былом.
И было всё, как бы вчера:
Война, работа дотемна,
Как тяжело с пшеницей куль
Тащить на мельнице скрипучей,
Но муж и сын фашистских пуль
В бою встречают град летучий.
Им там опасней и трудней.
Пройдёт ещё немало дней.
И все их мысли лишь о том,
Как натопить зимою дом,
Чем ребятишек накормить,
Как до конца войны дожить.
Потом они запели. Как!
И у меня в груди заныло.
И мама редко пела так,
Мотив красиво выводила.
Я удивлялась, что они
До слова знали песню эту,
Как наш солдат пришёл с войны,
А дома и жены уж нету.
И были скорбными слова,
И песня грустная звучала,
Как будто каждая вдова
Свою печаль в ней изливала.
И этих женщин уже нет,
Но как от звёзд всё будет длиться:
Той песни негасимый свет
И вдов торжественные лица.

Ветераны
        I
Он умирал, кричал ночами,
Глухой, доживший до седин,
Он не был брошен сыновьями,
Их уважал, но жил один.
Чтоб никого не беспокоить,
Ни с кем не ссорясь, не грубя,
Умел стирать, умел готовить,
Умел обслуживать себя.
Что думал он зимою долгой,
Кого он летом вспоминал.
Как убивал врагов на Волге,
Составы грозные взрывал.
Фашистов в плоскости паливших,
Он пулемётами косил.
Иль вспоминал друзей погибших?
Он их надолго пережил.
Но как они в бою горячем,
Предполагая ввысь лететь
Предельно собранным и зрячим
Он, не сдаваясь, принял смерть.
Так и лежал, остыв навеки,
Смотрели тусклые глаза,
Упрямо распахнувши веки
В свои родные небеса.

II
Кинофильмы все сплошь про войну,
Всё про ту, где отцы наши пали,
Защищая родную страну
От сверхмощи из крупповской стали.
Молодые сегодня глядят
На усталых израненных предков,
И у теликов тихо сидят
Они с ними пошли бы в разведку.
Безотрывно строчит пулемёт
И под танками рвутся гранаты.
Безусловно, здесь враг не пройдёт,
Отобьют все атаки солдаты.
И, как знамя, вперёд понесут,
Свет любви, не запятнав, не скомкав,
И своих ослабевших потомков
Через годы духовно спасут.
Став преградой неверью и лже
На последнем для них рубеже.

Возвращаюсь к себе

1.
Позвонить тебе – телефона нет,
Написать тебе – долго ждать ответ.
Голос твой бы сам рассказал обо всём,
А письмо, оно так и будет письмом.

Тишина вокруг и метель метет,
А меня, мой друг, здесь никто не ждёт.
Я пойду туда, где снега кругом
И в лесу пустом твой дом.

Как шумят леса, как блестят снега,
Как метёт пурга, как скользит нога.
Вспоминать нельзя и забыть нельзя,
На щеке-то что: снег или слеза?

2.
Ты не чужой и не родной.
Я каждый день тебя встречаю,
Но ты проходишь стороной,
А я тебя не замечаю.
О, эта странная игра,
В ней нет намёков и уловок,
Она, как истина, стара,
И каждый в ней из нас неловок.
А клён насмешливо шумит
И нас он тенью не укроет.
Никто меня не успокоит,
Ничто тебя не примирит.

3.
Ты хотел меня видеть такой:
Неуступчивой, сильной и злой,
Ты желал, чтоб душа моя стала
Холодна, словно слиток металла.
Ты ответишь, что я не права
И опять, как всегда, сочиняю,
И твои столь простые слова
Я, в который уж раз усложняю.
Что ж слова – это только слова,
Может быть, снова я не права.

4.
Не разлюбив, расстались мы.
Нас разлучил нелепый случай.
Но ты, мой друг, себя не мучай,
Без лета не было б зимы.
А наше лето отцвело
И тополиный пух отвеял.
Вчера холодный дождик сеял
И ветер дул в моё стекло.

5.
Ты стал мучением моим
И в этом я не виновата.
Я знаю, что пришла расплата,
Как за огнём приходит дым,
И кроме божьего суда
Нас осудить никто не может.
И этот день, что нами прожит,
Давай запомним навсегда.

 * * *

Где же слёзы горечи,
Чтобы сразу тишь,
Словно с детской горочки
К бабушке бежишь?

Где же слёзы горечи –
Два луча из глаз?
В той деревне горочки
Стаяли сейчас.

Я смотрела: летом,
В високосный зной,
Плакали рассветы
Светлою слезой.

Я смотрела: реки,
Они в дождь и гром
Утирали веки
Грозовым платком.

Ах, зачем берёзы,
Ах, зачем кусты
Копят в листьях слёзы? –
Спрашиваешь ты.

Что тебе ответить?
Что тебе сказать?
Как из тонких веток
Дерево связать?

Брошу. Озадачу.
И уйду пряма.
Никогда не плачу.
Не схожу с ума.

* * *

Уходит друг по той дороге,
Где нет столбов, где нет огней,
А он мне стал всего дороже,
Всего дороже, всех родней.

Окликнуть бы, вернуть обратно,
Открыть скрипучее окно.
И вновь бы стало всё понятно,
И было б всё, как быть должно.

Уходит дальняя дорога
Через леса в ночную тьму.
Как ему трудно, одиноко,
Как бесприютно одному.

И закричать – он не услышит.
Холодный ветер ивы гнёт,
Деревья серые колышет,
Позёмку белую метёт.

Озеро

Ух! Озеро – сковорода.
Бурлит кипящая вода.
Подкошенные ветром,
Со взмаха наповал
На два десятка метров
Идут – за валом вал.
А солнце накаляет
До красноты края,
И не шипит – стреляет
У берега земля.
Боятся даже гуси
Сойти к воде с песка,
И только пена бусом
Мелькает у плотка.
* * *

Какое солнце разноцветное!
А небо, небо-то какое!
Необозримое, приветное
И голубое, голубое.

За огородами поскотина.
Пасутся кони и телята.
О, моя маленькая родина,
Моя пахучая, как мята.

Ты ни о чём меня не спрашивай,
Как я живу, о чём тужу.
Ты знай себе коси-покашивай,
А я немножко посижу.

Мне хорошо, что степь колышется,
С литовки сыплется трава.
И где-то рядом песня слышится,
Да неразборчивы слова.

* * *

А за рекой темнеют дачи,
А над рекою облака.
И носит ветер лай собачий
От бугорка до бугорка.

Иду по берегу, ласкаю
Рукой зелёную траву.
На горизонте зелень тает
И переходит в синеву.

Растёт у берега ракита,
Речную воду сторожит,
А над ракитой деловито
Летают лёгкие стрижи.

И сколько нор кругом, но в поле
Ты не заметишь грызуна.
Какая тишь – уж дождь бы, что ли,
Но как обманчива она.

И лабазник ещё не скошен,
Не снят на дачах урожай.
И кто поверит, что заброшен,
Забыт, затерян этот край.

* * *

Когда вскипит уха и будет чай готов,
И вспыхнет свечка на столе походном,
И закружатся стаи мотыльков
Над свечкою пушистым хороводом,

Тогда придут башкиры, не спеша
Усядутся под липой вековою,
А мы к столу их станем приглашать,
А мы их станем угощать ухою.

Они в горах живут давным-давно.
Они расскажут, что за тем обрывом
Есть озеро с форелью, и оно
Огромно и бездонно, и красиво.

Поведают о самом дорогом,
О том, что их особенно печалит
И объяснят, куда пойти пешком,
Как лучше плыть, где выгодней причалить.

Потом, когда затихнет разговор,
Мы будем слушать, как плывёт куда-то
По тихим склонам европейских гор
Тоскующая песня азиата.

* * *

Этот вечер последний у нас,
Ровно в полночь взлетят самолёты.
Время, кажется, в первый раз
Опоздало свести с нами счёты.
Этот вечер последний у нас.

Я не верю в приметы давно,
Пусть же будут в почёте приметы,
Если в стопке осталось вино,
Если песни не все перепеты…
Я не верю в приметы давно.

И до полночи так далеко,
Веселись, наше дружное вече,
Нелегко, дорогой, нелегко
Радость праздновать в этот вечер.
И до полночи так далеко.

Этот вечер последний у нас,
Ровно в полночь взлетят самолёты.
Время, кажется, в первый раз
Опоздало свести с нами счёты.
Этот вечер последний у нас.

* * *

Спит котёнок у чёрного ящика,
Завернувшись в оранжевый мех.
Метит солнышко белого зайчика
На его остроухий верх.

Во дворе раскудахталась курица,
Остальные сбегаются к ней.
Я в деревне, на тихой улице,
Проживу дома несколько дней.

Две соседки идут за оградою.
На корзинах порезка-трава.
Позови меня, мама, по ягоды
В те места, где рубили дрова.

Я забуду про кладку кирпичную,
Пусть гудят надо мной комары.
Я в ответ отсыревшею спичкою
Разожгу костерок из коры.

Будет пламя к валежнику ластиться
И лизать золотую росу.
Позови меня, мама, на Матицу.
Я давно не ходила в лесу.

В дороге

Весёлый август. Людям, как всегда,
В такую пору дома не сидится:
Одни желают отдохнуть в столице,
Других увозят к морю поезда.
А мне автобус – самый лучший друг.
И нужно мне для радости немного:
Была б сухой шоссейная дорога,
Да чтоб берёзы белые вокруг.
Смотрю на небо – синь до облаков,
Смотрю на поле – зелень от пшеницы.
Такой простор нам в городе лишь снится;
Там есть асфальт, но тесно от домов.
А грейдер, он струится широко,
И вдоль него, как вдоль реки – деревни.
И грейдер этот сельских рук творение.
Сельчане сами строили его.
Здесь раньше было множество болот,
Их нынче повсеместно осушили.
Здесь раньше люди небогато жили,
Но от земли не уходил народ.
Сейчас такие в поле трактора!
Я думаю. И вижу: половина
Обменова осталось, магазина
Давно уж нет, а будто бы вчера
Мы ездили с подругами на танцы.
И были голосисты вечера,
Велосипеды наши до утра
Лежали возле этого двора,
А нынче в нём пенсионеры-старцы.
И озеро зелёным камышом
Всё заросло и никому не нужно.
Обменовцы, на что же вы так дружно
Все обменяли озеро и дом?
Опять пошли поля вдоль большака
И были тучны и богаты нивы,
Но стало мне темно и сиротливо,
Гнела мне душу смутная тоска.
И было страшно: вдруг из-за леска
Вместо моей, родной моей деревни
Покажутся забытые деревья
И с ряской лужа вместо озерка.

* * *

Удивляешь меня, разве можно забыть
Тихий пляж и вдали очертанья Кронштадта?
Пусть не год, только месяц, урвав у судьбы
Как мы верили в дружбу старинно и свято.

Как мы шли по песку, как, по-детски смеясь,
Собирали ракушки и снова теряли,
Понимали, что это единственный раз
Нам дано и потом повторится едва ли.

А вокруг тишина, на песке ни души,
Только небо да волны, да берег пологий.
Если это забуду, то чем стану жить,
Чем себя успокою в минуту тревоги.

Ни цветы, ни деревья, ни скошенный луг
Не заменят мне всё ж человечьего сердца.
Но костры неизбежных и скорых разлук
Помогли нашей дружбе сильней разогреться.

* * *

Как мы ходили, как сидели,
Как сосны по верхам шумели
В одном из царственных боров.
Ты нёс в ведре таких пригожих,
Маслят, на солнышко похожих.
Их было много, тех грибов.

И мы не то, что заблудились,
Но где-то всё ж с дороги сбились,
Брели куда-то наобум.
И свет прозрачный, предосенний,
И сладковатый запах сена –
Всё врачевало дух и ум.

А где-то там, правей немного
Уж ясно слышалась дорога,
Протяжный шум, скрипучий звук.
Нам не хотелось расставаться,
Хотели мы увидеть зайца
Хоть одного, а лучше двух.

И вдруг заметил ты на ветке,
Чуть-чуть светлей твоей барсетки,
Сидела белочка, она
Хвостом пушистым сук прикрыла,
На нас взглянула и забыла,
Как будто здесь была одна.

Нам это показалось странным,
На удивленье первозданным
И мы притихли, не дыша.
Боялись этот миг нарушить,
Когда её и наши души
Вдруг стали как одна душа.

Неомрачив зверька, ушли мы
И только, став неразличимы,
Заговорили, что наш бор
Жечь и калечить – преступленье,
Он нам опора и спасенье
С далёких пор и до сих пор.

* * *

Какая могучая сила
В прямом, безобидном дожде.
Все боли она отпустила,
Все страсти она погасила
И влагой легла в борозде.

Спокойные кроны деревьев,
Зелёный нескошенный луг.
Наполнены радостью древней
От тёплого лета вокруг.

А дождик всё льётся и льётся,
Усталую землю кропит.
Назойливо мошка не вьётся,
Старик-коростель не скрипит.

Притихли и травы, и звери,
Всё дышит, вбирает и пьёт.
Все полны друг к другу доверья,
И спорить никто не начнёт.

А сколько добра ещё будет
От маленькой капли живой.
Найдут её в ягодах люди,
В грибах и в траве полевой.

Отступят бессилье и слабость –
Приметы житейских вериг.
И снова щемящая радость,
Как ливнем окатит на миг.